Поэзия проходных дворов
ДЕШЁВЫЙ ШОКОЛАД
Всю жизнь сосала карамель,
Ища носителей любви.
Дешевых фантиков коллекция,
как символ юных лет.
Но подвернулся вдруг кобель
И шоколадом завалил,
И попросил на шампуре любви
в отдельный кабинет.
И комплименты говоря,
В слова подмешивал вино
И открывал ее красивые глаза
на толстый куш.
Какой отменный фигуряк,
Прикид готовый не дерьмо
И вроде все ништяк, но дома
не спит вполне законный муж.
Она хотела пить со льда
шампань,
и сразу им несли.
Оберток красочных и корок
в них апельсиновых гора.
Он не сходил по ней с ума,
Он превращал любовь в рубли,
Он был носителем
костюмов дорогих и серебра.
И, дав серебряный в залог,
Он попросил взамен утех.
Она помаду с губ слизнув,
дать их ему была не прочь.
И между смуглых, стройных ног
Они творили сладкий грех
И целомудрием гнилым
давилась в их объятьях ночь.
Какой дешёвый шоколад
Они делили на двоих
И было все у них в грязи:
от гениталий до души.
Он был покупке новой рад,
Он денег не жалел своих
И легкий аромат духов измены
головы кружил.
Всю жизнь сосала карамель,
Ища, кому отдать любовь,
Но попадались разномастные
и злые кобели.
Ложась с надеждою в постель
Решала, с кем приятней боль,
И подбирала подходящего
носителя любви.
начало окт. 1992 г.
* * *
Мужчина слёзы ронял на пальто дорогое.
Было сладко, и больно, и обидно ему.
Уходила она без сомнений, не споря,
Спрятав хрупкое тело в осеннюю тьму.
Он хотел улыбнуться, но губы дрожали.
Взгляд последний её он запомнить хотел...
А холодные лужи темноту отражали
И на бритой щеке поцелуй холодел.
И, забившись на время в уютной квартире,
Он курил и молчал, он молчал и курил.
Но друзья и дела его мысли сменили.
Вроде боль улеглась... и как-будто забыл.
А желаний с годами становилось всё меньше.
Он устал от забот и свиданий без сна.
И, лаская красивых, но ветреных женщин,
Лёжа в чьей-то постели, путал их имена.
***
На осеннюю листву под прозрачным небом
упаду.
Запахом печали горьким до дождя
надышусь.
Жизнь хотел прожить беспечным летом,
не могу...
Снега, белого до боли, до соблазна,
не дождусь.
И на скатерть снега раннего, крахмального
упадет
Темно-красным дорогим вином тягучим
чья-то кровь.
Из хрустального бокала пьяных оргий кто-то
не допьет.
И поставит сапоги впотьмах прихожей
на любовь.
И затопчут голосами, пересвистами
новый день,
Чтобы вновь уйти для вакханалий призрачных
в чью-то ночь.
И с постели встать, побриться, закурить
будет лень...
А за окнами струится - моросит
нудный дождь.
Листьев желтых жаркий запах, тлен
под ногой
Укоризной бренности разврата дорогого
прошуршит.
Хорошо напиться до забвенья синею
весной,
Да только сердце, отболев тоскою ранней,
не болит.
***
Голубое небо висело на тонкой ниточке,
Одним концом к Раю привязанной.
И коптили его своей любовью гимназисточки,
И плевали в него мужланы безобразные.
А небо только пальцем тронь - закачается,
А поцелуй его взасос - посереет.
Ах, как быстро, Боже мой, жизнь кончается,
И с разбега прыгнуть в небо не успеть мне.
Запускали журавлей в синеву бездонную,
И летели журавли от них сломя голову...
И не жалели нас они, нищету бездомную...
А целовалися взасос - пахло голодом.
Что ты ноги-то раскинула? Небо кренится
И слезами глаз твоих проливается.
Выжать душу, как белье, мне не терпится,
А хитрый ангел мне в глаза улыбается.
Да, что ж ты, Господи, нить-то натянул
такую тонкую,
Что ты шаткую построил к себе лестницу.
Вот вцеплюсь зубами в небо, нитка
лопнет ведь.
А если сто таких, как я в него вцепятся?
И невдомек мне оттолкнуть,
отпихнуть,
отринуть гимназисточек.
И лететь за журавлями, вслед, от свободы
одуревшими.
Да не рвись же, нить, прошу...
Моя ниточка,
Связанная в узелки нами грешными.
Запускали журавлей в синеву бездонную
И летели журавли от них сломя голову...
И не жалели нас они, нищету бездомную...
А целовалися взасос - пахло голодом.
***
Свеча не могла погаснуть,
Ее не зажег никто.
Роняешь ты слезы напрасно
На старенькое пальто.
Хоть плачь, хоть не плачь - едино,
Хоть пей, хоть не пей - тоска.
Ты многих тогда любила,
Ты многим была нужна.
Но годы прошли незримо,
Оставив размытый след,
Ты по ошибке открыла
Дверь в мой холодный склеп.
Это последний приют твой
И ты, закутавшись в шарф,
Будешь печально качать головой
Глядя на розовый шар.
Так и ты когда-то пускала
Свой шарик, нить отпустив.
Но не думала и не гадала
Счастье свое упустить.
Так пей же ты, пей до рвоты.
Я налью в твой стакан еще...
Глохнут шаги в проходах
Между чужим бельем...
КОРОЛЕВА АЛИСА
Холодный декабрь. Заснеженный сон.
Полумрак коридоров. Полустон, полубред.
Желанные руки не оставят следов.
Мой Ангел, неужто в ту ночь ты был слеп?
Мой Ангел, ты ей пот с лица вытирал,
Ты видел ее, обнаженную, близко.
Он измятое тело на подушку бросал...
Но ты королева. Королева Алиса.
Королева Алиса, я отец твой, твой раб.
Я поэт подворотен, строк убогих, нелепых.
Бесталанность украшена пышной роскошью рам,
Освещенной едва тусклой лампочки светом.
Тусклой лампочки свет. Окурок жжет пальцы,
Серый пепел к ногам безразличьем упал.
Дверь плотнее закрой, растопчи похоть, сжалься.
Быть шутом и гонимым, ты поверь, я устал.
Холодный декабрь. Заснеженный сон.
Полумрак коридоров. Полустон, полубред.
Желанные руки не оставят следов.
Мой Ангел, неужто в ту ночь ты был слеп?
***
Отпусти меня, хозяин,
Засиделся на цепи я.
Дай свободой насладиться,
Дай гитару наиграться.
Что-то мне тоскливо стало,
Что-то душу защемило.
Не отпустишь коли, сдохну.
Нет уж силы оставаться.
Осень льётся прямо с неба
Водопадом жёлтых листьев.
И такая безнадёжность
В этой пропасти небесной...
Мне на привязи мечталось:
Дотянусь до этой выси,
Мне на привязи хотелось
Белокурую невесту.
А сорвался , худо стало;
На свободе бьют да в пах всё.
И Архангелы неслышно
Над землёю пролетают.
А невесты в переулках
По последней самой таксе
Отдают свою невинность,
Снегом марта в грязи тают...
...Возвратился я, хозяин,
Посади меня на привязь.
Забери мою свободу,
Забери мою гитару.
Что-то душу защемило,
Едкой плесенью страх вылез.
А не примешь коли, сдохну.
Что-то мне тоскливо стало.
Сентябрь. 1991 г.